Мой визави не просто любит прозу автора «Золотого ключика», «Петра Первого», «Аэлиты», «Хмурого утра» и иже с ними – он с отрочества и до сего дня тесно связан и с творчеством писателя, увидевшего свет на нашей волжской земле, и с самим музеем. А речь идет об одном из самых известных самарских филологов и литературоведов, докторе филологических наук, профессоре Самарского университета имени Королёва Сергее Алексеевиче Голубкове.
НАЧАЛО НАЧАЛ
Его знакомство с Алексеем Толстым началось в школьные годы. И знакомство не на уровне сказки о Буратино, а на научной основе. Тогда он посещал легендарную Школу юного филолога в городском Дворце пионеров, из которой в разные годы «выросли» известнейшие представители куйбышевско-самарской интеллигенции, в том числе долгие годы возглавлявшая Куйбышевский художественный музей А.Я. Басс, актер самарской драмы М.Г. Лазарев, писатель и кинодокументалист Б.А. Кожин, композитор Л.Г. Вохмянин, целый ряд профессоров, доцентов, докторов наук многих вузов – самарских, российских и ближнего и дальнего зарубежья. Руководил школой
Василий Павлович Финкельштейн, который видел свое назначение в том, чтобы помогать «школярам» нарабатывать культурный ресурс – багаж, который, как известно, никогда не бывает лишним. Именно он и дал Сереже Голубкову задание написать работу об Алексее Толстом. Для сбора материала юный литературовед отправился в музей А.М. Горького, один из залов которого был отведен Алексею Толстому, где хранились связанные с ним материалы разных лет. Именно тогда Сергей Алексеевич впервые понял, какое это сокровище – архивные «развалы», как много интересного они в себе таят.
МИССИОНЕР
Никто – ни Сергей Голубков, ни его институтские преподаватели даже не сомневались, что после получения диплома ему, Ленинскому стипендиату, путь был один – в аспирантуру. Но министерство просвещения РСФСР, которому подчинялись тогда пединституты, выделило квоту на аспирантов лишь для заочного обучения. А заочники всенепременнейше должны работать. И молодому словеснику ничего не оставалось кроме как отправиться в школу села Богатое.
Это сейчас в Богатое из областной столицы на машине доехать всего за час с маленьким хвостиком, а в начале 1970-х не было не только нормальной асфальтированной дороги – туда и электрички не ходили. Выручали поезда среднеазиатского следования. Правда, трястись на них приходилось чуть ли не три часа.
Тем не менее, на новом месте жительства ему понравилось всё – и большая школа на тридцать классов, и ученики, и коллеги, и само село, и живописная Самарка, на берегу которой оно стоит.
А однажды, размышляя об этом неожиданном для него повороте судьбы, Сергей вдруг вспомнил забытое слово – миссионер. Только миссионер не в традиционном понятии этого термина – человек, обращающий в свою веру, а миссионер от культуры.
Ведь возможности детей городских и сельских для культурного развития, как, наверное, и сейчас говорят в Одессе, это две большие разницы. В городе ребенку бывает достаточно просто пройти по улице, и он, сам того не замечая, на уровне подсознания набирается «кирпичиков» культуры. Вот, к примеру, всего три квартала улицы Фрунзе. Начав виртуальную экскурсию от Иверского монастыря, узнаём, что здесь монахини вышивали Самарское знамя, под которым болгары воевали за свое освобождение с турками. Через несколько шагов – шедевр архитектуры красавец драмтеатр, его сосед – здание, под которым за считанные месяцы был вырыт и обустроен бункер для Сталина. Через пару сотен метров – еще два памятника архитектуры – особняк Курлиной и стройные башенки польского костела. Ну а бок о бок с ними –городская усадьба, в которой жил с родителями будущий писатель Алеша Толстой.
Деревенские дети на своей малой родине таких встреч с объектами истории, зодчества, литературы лишены. Значит, ставил перед собой задачу молодой педагог, нужно каким-то образом убирать подобные пробелы в знаниях учеников.
И в его дневнике, который он тогда вел, появилась запись: «Тут, в селе, приходится быть учителем не от звонка до звонка, а, наверное, круглосуточно. Все ведь знают, что ты педагог. Профессию, как портфель, не отставишь хотя бы на время в сторону. Случайная встреча, случайный вопрос, а ты должен серьезно предъявить в любой ситуации свои читательские оценки, свой внутренний учительский мир, свое миропонимание, в конце концов». Именно так и случалось. Однажды на улице к нему подошла девятиклассница и задала какой-то вопрос по Достоевскому. Была зима, метелило, дорогу заметало искрящимся снегом, а они, не замечая, что сами превращаются в сугробы, обсуждали тонкости произведений «провидца и пророка», как современники называли Федора Михайловича.
ТОРТИК К ЧАЮ
Угол Сергей Голубков снимал у местной пенсионерки бабы Нюры, которая приютила еще и двух сестренок из одной из ближних деревень, где была только школа-четырехлетка. Пенсия у старушки была грошовая, и она радовалась каждой копеечке, каждому ведру угля, которые ей выдавались за квартирантов. Еду готовила она, а Сергей нет-нет да радовал свое женско-девчачье царство «великим деликатесом» – тортом собственного приготовления из печенья, перемешанного с заварным кремом из брикетов. И даже эта малость работала на авторитет молодого педагога, которого уже и без того в селе уважал и стар, и млад. И было за что – по характеру он веселый, неамбициозный, общительный, способный найти общий язык и с аборигеном-аксакалом, и с малышом. К тому же – уникальный момент – он был первым в истории школы мужчиной-словесником.
Работы у него было выше крыши. Уроки в четырех классах, родительские собрания, и вечный сизифов труд словесников – проверка гор диктантов и сочинений. Писал он и заметки в богатовскую районку, и выступал по местному радио. Да и в хоре школьных педагогов, в котором мужских голосов было раз-два и обчелся, он тоже был нужен. Оттого ему даже рубаху для выступлений предоставляли самую красивую. Единственную красную.
Поэтому он очень скоро понял, насколько необходим сельчанам. Так, наверное, в свое время ощущали свою нужность и обязанность в любой момент прийти людям на помощь попавшие в глухие деревни Булгаков и Чехов. И это, не побоимся высокого стиля. Было истинным служением людям.
И все же при всей своей симпатии к богатовцам и любви к работе, Сергей понимал, что если здесь задержится, мечты о продолжении пути в науке просто прикажут долго жить: времени на аспирантскую программу у него элементарно не оставалось.
УВОЛЕН ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ
Ну, кто сказал, что чудеса случаются только в сказках? В жизни они тоже происходят. Вот так однажды и внезапно в Борском появилась Она. Преподаватель словесности, возвратившаяся с мужем из города в родные пенаты. Ей нужно было устроиться на работу, Голубкову – получить «вольную», вернуться в Куйбышев, чтобы с головой уйти в учебу. И без большой охоты, но директор школы подписал заявление на увольнение по собственному желанию.
И ДЫМ ОТЕЧЕСТВА…
И вот он, родной Куйбышев. Но поскольку аспирантура так и оставалась заочной, нужно было найти работу. И – очередное чудо, а в качестве феи-волшебницы Маргарита Павловна Лимарова, директор Дома-музея Алексея Толстого, которая прекрасно знала Сергея Голубкова с его школьных, а затем и студенческих лет. Она приняла его в свой штат. И здесь он, с перерывом на службу в армии, трудился три года, пока его не пригласили в альма матер на преподавательскую должность.
И каких только курсов ни читал молодой институтский преподаватель - литературу и рубежей веков, и русскую советскую, и народов СССР. Словом, школу в этом плане прошел отличную. Нагрузка была огромная, но с другой стороны подобная трудоспособность и всесторонность способствовали росту карьеры, и потихоньку-полегоньку он дорос до профессорского звания и кресла декана филфака. Правда, в этом самом кресле он выдержал всего пару лет, поскольку от любимой научной работы приходилось отвлекаться на массу бытовых проблем. А если учесть, что под его опекой было полторы тысячи студентов, то количество этих самых проблем не имело ни малейшей тенденции к снижению. И в 1987 году, не без внутреннего облегчения, Сергей Алексеевич уступил место своему преемнику.
ОХ УЖ ЭТО КНИЖНОЕ МОРЕ…
Когда заходит разговор о моих собственных студенческих годах, первое, о чем вспоминаю не без дрожи, так это немыслимое количество книг, которые нужно было проштудировать к сессии. По зарубежной литературе шел свой многостраничный список, по русской – свой, по русско-советской журналистике – еще один. А еще нужно было прочесть произведения татарских писателей и журналистов (училась я в Казанском университете). Да добавим, что многие книги были с невероятным количеством страниц. К примеру, в «Саге о Форсайтах» их полторы тысячи, того же объема «Трилогия желания» Драйзера. И ладно бы они были исключением из правил. Как бы не так… А как подчас изуверски преподаватели проверяли наши знания текста! Сколько студентов пало на поле экзаменационной брани на вопросах типа «а что было вышито на платочке Дездемоны, из-за пропажи которого её задушил Отелло?» Так вот я до сих пор помню, что это были землянички.
– У меня самого всякое было за годы учебы, – честно признается профессор. Сам в таком же положении оказывался. И что характерно, помнишь не успехи – они почему-то быстро забываются, а какие-то досадные моменты. У меня их было два. В одном случае я перепутал братьев Успенских, за что «заработал», мягко говоря, укоризненный взгляд преподавателя, а во втором мне попал вопрос по «Портрету Дориана Грея», а я его в ту пору еще не прочитал. Но я настолько исчерпывающе ответил на первый вопрос билета по немецким романтикам, то мягкосердечная преподавательница простила мне незнание второго вопроса.
ПРЕД ЛИСТОМ БУМАГИ ЧИСТОЙ
– Сергей Алексеевич, вы не только преподаватель филологии, отмеченный всевозможными регалиями, но и автор множества монографий, писатель, поэт. Со словом, с теорией стихо- и прозосложения на «ты». И, наверное, вам уже не свойственно ощущение, о котором писала Белла Ахмадулина: «Смущаюсь и робею пред листом бумаги чистой»? – интересуюсь у Сергея Голубкова. – Вы всегда уверены в себе и спокойны, начиная новую литературную или научную работу?
– Спокойствие – это путь к девальвации в творческой профессии. Любой, – отвечает он, не задумываясь, как о чем-то давно для себя решенном. – Кстати, в этом плане полезное чтение, и для молодежи в первую очередь, - книги серии «Жизнь замечательных людей», в которых авторы пишут о терниях на пути начинающего литератора. Да и не только литератора, но и представителя любой творческой профессии. – Величайшая актриса Александра Яблочкина, которая дожила до 97 лет и в последний раз выходила на сцену за три года до смерти, нервничала перед каждым спектаклем до последнего. И это естественное состояние для любого настоящего творческого человека, актер ли это, певец, литератор. Всегда всё начинается с «а вдруг». У актёра «а вдруг забуду слова роли». У певца «а вдруг дам «петуха». У поэта «а вдруг не найду точную или красивую рифму, не смогу передать настроение». Есть такая расхожая фраза: «Если ты не волнуешься перед выходом на сцену, тебе нужно менять профессию». То же можно сказать и о литературе.
СЕКРЕТ ЕГО МОЛОДОСТИ
- Сергей Алексеевич, у чешского писателя Карела Чапека есть пьеса «Средство Макропулоса» о некоем снадобье, сохраняющем вечную молодость. Когда я узнала, что на вашем счету десять книг, 180 научных статей, 216 научно-популярных и публицистических статей, подумала, что вы явно пользуетесь этим средством.
– Недавно в интервью я признался, что за последние десять лет сделал в четыре раза больше публикаций, – улыбается он, – чем за предшествующие сорок лет. Это, с одной стороны, к вопросу о работоспособности в пожилом возрасте. Да, с годами убывает физическая мобильность, зато приобретается опыт. А, с другой стороны, это к вопросу о творческой среде. Последние 27 лет моей профессиональной жизни связаны с Самарским университетом имени Королева, с коллективом оригинально мыслящих и много пишущих научных работников. В.П. Скобелев, С.З. Агранович, Н.Т. Рымарь, Г.Ю. Карпенко, И.В. Саморукова, Т.В. Журчева, М.А. Перепелкин, Л.Г. Тютелова, Е.С. Шевченко. Каждое имя – это самодостаточный личностный мир. Интереснейшие люди! Окружение очень многое значит для реализации творческих потенций человека.
УЧИТЕЛЯМИ СЛАВИТСЯ РОССИЯ
– Убеждена, что вы никогда не забывали своих наставников. Их было несколько или это один человек?
– Я считаю, что не может быть такого единственного преподавателя, чей пример ведет тебя по жизни. И у меня было очень много учителей и наставников, начиная с детства. И самые первые – мои мама, Елена Алексеевна Евтеева, человек многих дарований, и бабушка Ольга Николаевна Евтеева, которая рано выучила меня бегло читать, пыталась учить немецкому и французскому языкам, давала уроки музыки. Она была глубоко убеждена, что гуманитарные знания необходимы человеку любой профессии. Среди моих наставников есть и школьные учителя и, конечно же, В.П. Финкельштейн, благодаря которому я еще в девятом классе понял, что филология – это моё. Мощная научная когорта была в пединституте. Многие из наших преподавателей имели университетское образование, и именно они определили высочайшую преподавательскую планку. Поистине судьбоносными в пединститутские годы моего становления были встречи с такими учеными, как профессора Я.А. Роткович, В.А. Бочкарев, И.М. Машбиц-Веров, С.В. Фролова, И.В. Попов, доценты М.С. Силина, Л.И. Янкина... У каждого из них был свой неповторимо-индивидуальный лекторский стиль, своя манера общения с нами, студентами. Примером служения своему делу была и Маргарита Павловна Лимарова, которая добилась, чтобы небольшой зал в музее А.М. Горького перерос в Музей-усадьбу Алексея Толстого.
– Сергей Алексеевич, наверное, достаточно клишированный подход к оценке труда преподавателя – приводить цифры, сколько его учеников вышло в профессора, сколько он подготовил докторов наук, сколько его ученики или он сам написали монографий. Но разве меньшего уважения достоин педагог, выпустивший в мир рядовых учителей литературы, которые сегодня в собственных учениках «сеют разумное, доброе, вечное»?
– Да, душу греют не только высокие достижения. Хотя не стану лукавить, и они тоже. Например, огромная заслуга нашего факультета – открытие на рубеже XX-XXI вв. докторантуры. Открытие диссертационного совета по филологическим наукам – эту работу начал еще Л.А. Финк в 1995 году, а я потом продолжил. В 2005-м диссовет стал докторским. И здесь только по филологии защищено 134 кандидатских и 13 докторских диссертаций.
Но, конечно, очень трогательно, когда по электронной почте от моих бывших учеников приходят письма со словами благодарности. А не столь давно позвонила выпускница, которая училась у меня в 1980-е годы. Рассказала, что она уже на пенсии, но продолжает работать в сельской школе. И до сей поры помнит мои лекции, использует их на уроках. Она поддерживает связь с однокурсницами, которые так же не могут расстаться с профессией, настолько ее полюбили со студенческих лет.
Никто ведь не заставляет моих выпускников писать, звонить, но они это делают. Значит, что-то мне удалось оставить в их душе.
ТРИ ЛЮБВИ В ФИЛОЛОГЕ
– А каким, по-вашему, должен быть учитель?
– Всегда говорю первокурсникам, что в филологе в нерушимом единстве пребывают три любви. Первая любовь – к книге. Вторая – к аудитории. Когда радуешься, видя молодые лица и горящие любопытством глаза. Третья – к процессу передачи своих знаний. Ведь бывают преподаватели, которые тяготятся преподаванием. И профессию нашу как мешки с углем на плечах таскают. Этого не должно быть ни в коем случае.
А вот если эти три любви гармонично соединяются, будет эффект от обучения. К тому же лектор-филолог непременно должен быть эмоциональным. Должен, говоря словами Пушкина, «глаголом жечь сердца людей».
Помню трех своих школьных учительниц литературы. Первая приходила на урок и равнодушно говорила: «Мне некогда было проверять ваши сочинения, потому что стояла в очереди за картошкой». И наше отношение к ней было тоже равнодушным.
И были две совершенно иные словесницы. Одна вела уроки так, словно мы все сидели в креслах перед горящим камином, и она вела с нами доверительный разговор, негромкий и спокойный. Причем будто говорила не всему классу, а тебе одному. И мы боялись пропустить хоть одно ее слово. Третья учительница была театралкой, водила нас на спектакли и уроки вела так, словно стояла на сцене на котурнах. И это было по-своему привлекательно и увлекательно. Литература – не математика, которую можно и нужно преподавать четко и лаконично. Литература – это эмоции, переживания. Можно ли равнодушно рассказывать о драме Анны Карениной или Катюши Масловой, и даже о невежественности и тупости недоросля Митрофанушки? На занятиях по литературе ученическую аудиторию возбуждают именно эмоции учителя. Тогда класс почувствует твое отношение к герою и начнет по- настоящему понимать произведение и замысел автора.
…5 октября весь мир отметит День учителя. Праздник людей, которым хочется сказать словами Некрасова «Учитель, перед именем твоим позволь смиренно преклонить колени». И среди них – Сергей Алексеевич Голубков.
Инга Пологова, ассистент кафедры русской и зарубежной литературы и связей с общественностью Самарского университета имени Королева:
– Сергей Алексеевич создаёт особую, «филологическую» атмосферу на нашей кафедре. Он – олицетворение настоящего профессора – мудрого, умеющего увлекательно рассказывать, но при этом не чопорного, а открытого для общения со студентами. К нему всегда можно обратиться за советом, в вопросах как совсем незначительных, так и серьёзных.
Татьяна Самойлова, журналист. Автор и продюсер Международного литературно-музыкального проекта «Четверги», лауреат губернской премии в области культуры.
– Сергей Алексеевич был членом редакционного совета и автором издаваемого мною литературно-художественного, публицистического журнала «Performance – Представление», и я многому научилась у него как журналист. Именно он стал автором концепции уникального проекта «Волга как русский мир, позвоночный столб российской ментальности», который мы с ним вместе реализовали в 2000-е годы. Этот проект стал лауреатом многочисленных престижных конкурсов. Сергей Голубков – мыслитель-стратег, чье внимание к деталям и умение точно расставлять акценты позволяют проникнуть в суть любой проблемы и найти оригинальные решения. При этом его тексты всегда пронизаны человеческим масштабом и эмоциональной глубиной. Они окрыляют и завораживают лиризмом и нежным романтизмом.